Чикина

Родные сердца, это самое доброе, что мне удалось сделать в уходящем году - копна звездочек к стихотворению Андрюши Анпилова "В закоулках Иерусалима".
Вот вам каждому по звёздочке. Мы друзья, мы сделаны из звезд, у нас одна надежда, и мы всё ещё верим в чудеса. С наступающим! Мира.

Идти в 2023 год хочется хоть с каким-то фонариком. Мой план таков:
1. Постараюсь не забывать, что сами люди лучше, чем то, что они делают и говорят. Люди, которые делают и говорят возмутительные для меня вещи, делают их по причинам, которых я не знаю. Но я могу вспомнить этих людей в лучшие времена, когда они были для меня прекрасны. Я могу верить в то, что эта красота в них продолжается, даже если сейчас мне ее не видно.

2. Постараюсь быть с теми, кому я дорога и кто дорог мне. Доверять им и быть искренней.

3. Постараюсь удерживать себя от учительства, «спасательства» и «лечения» этих людей и уважать их свободу.

4. Публично не буду: жаловаться, праведно гневаться, осуждать, обличать, агрессировать, отрекаться и ненавидеть.

5. Постараюсь не беспокоиться о том, что обо мне думают другие и делать какие-то вещи для того, чтобы они думали обо мне лучше. Я постараюсь делать что-то, беспокоясь о том, что обо этом думает Бог.

6. Теперь у меня есть список дорогих людей, за которых я стараюсь молиться. Там есть и много моих товарищей украинцев. Между нами теперь стена, и молитва за них — единственное, что я могу сделать, и я буду продолжать это делать и дальше, надеясь непонятно на что.

7. Постараюсь принять то, что, как бы я ни старалась, я не могу быть в порядке, зная, что в соседней стране, где мне было подарено много любви и радости, теперь гибнут люди. Я не могу быть в порядке, пока всё это не закончится. Моя злость и слезы о войне — это нормально. И объяснять себе такие детские очевидности — тоже нормально.

8. Постараюсь принять свое бессилие. Не делать глупых шагов, которые направлены на изменение мировой ситуации. Со своей злостью, гневом и отчаянием я буду разбираться в офф-режиме самостоятельно или с помощью специалистов. Мое бессилие — это то, с чем мне дальше придется жить.

9. Буду лечить себя всеми доступными мне способами, в том числе встречами и красотой во всех ее проявлениях — для себя и для тех, кому я дорога.

10. Постараюсь сберечь в себе желание жить и не охладевать. Любовь к жизни и уверенность в том, что жизнь прекрасна — это тоже нормально.

11. Постараюсь искать свет не снаружи, а внутри. Я буду напоминать себе о том, что если этим тупо не заниматься, то я стану частью общей тьмы.

12. Постараюсь не делать тьму еще более темной. Делая какое-то дело, постараюсь, чтобы в нем было хоть немного света.

"Увы нам всем - мы не святые.

И времена, увы, не те" -

С такими мыслями простыми

Мой кот проснулся в темноте.

Он приподнялся, оглянулся -

А мир и впрямь уже другой.

Зачем так рано ты проснулся?

Лежи, лежи, мой дорогой.

Лежи, пока еще светает.

Пока безмолвствует Земля.

Пока по комнатам летает

Наш сон о добрых королях.

Пока не встали чародеи,

Рыбачка к морю не пришла,

Пока не начали злодеи

Свои нелегкие дела.

Пока еще не очень слышно

Тебя позвал кошачий рай,

Лежи, мой котик горемычный,

И никогда не умирай.

1

Позавчера к моему товарищу, крутому симфоническому контрабасисту Диме явился сантехник. Менять трубы в старом родительском советском санузле. Встреча оказалась светоносной и поучительной.

Демонтаж советской канализации - дело трудное, победить весь этот адский чугун и цемент - значит пройти серьезный кусок на пути саморазвития.

Сантехник по имени Сергей пришел к Диме в девять утра и ушел в шесть вечера. Перекуривал три раза, остальное время посвятил работе, которую осуществлял благоговейно и с любовью. Разговор вел благородно, на “вы”, на хорошем русском языке.

Все, что выпало этому человеку в тот день в Димином санузле, было отчаянно тяжело, но работал он по локоть в грязище интеллигентно, с буддийским спокойствием, самообладанием, самоотверженностью и абсолютной уверенностью в победе. “Вот в Турлатово я эту штуку тащил четыре часа”. “Тук-тук”, расшатал, “тук-тук”, покачал. Потом 40 минут под ванной, потом унитаз, и все, что с этим связано.

Он работал виртуозно, без единого лишнего движения, со знанием дела и пониманием, что именно он сейчас делает.

Потрясенный Дима смотрел на него и не мог наглядеться. Смотрел и учился жить.

Когда канализационный ад закончился, сантехник переоделся в человеческую одежду и вдруг застыл - увидел в глубине комнаты Димин контрабас. “Я знаком с губернатором, - сказал он. - Вы первый музыкант, с которым я работаю. Я очень рад познакомиться с вами, Дмитрий”. Он сказал это и с достоинством, и с почтением.

Я выросла в маленьком районном городке, потом поступила в институт, потом закурила и несчастно и плохо влюбилась. Купила по студенческому билет в Питер и в ночь уехала.
К середине следующего дня у меня уже были Московский вокзал, сигареты 'Ленинград", Невский, с которого страшно свернуть, уличные художники, дома и воздух, легкие люди в джинсах и с недоступным как полярное сияние кругозором и мировоззрением, старики с длинными лицами и книжной речью и нетрезвые калдыри с детскими улыбками.
И эти булочные с дешевыми пирожками, и бабушки, одетые как в кино "С легким паром", и бабушки, кормящие птиц, и бабушки, продающие носки и облепиху, бабушки в беретках и с папиросочками, то цитирующие Ахматову, то разрывающие шаблон скупым высокохудожественным матерком, бабушки на вокзале, сдающие койку на ночь за три рубля. Впрочем, койка на ночь была не тогда, в тот самый первый раз я просто пришла к ветру на Дворцовой площади, вернулась обратно и уехала в Рязань.
То была трусливая разведка. Потом была и вторая, и третья, и четвертая. Казанский собор на рассвете и Исакий, от которого щемит сердце. Львы и кони. Пушкин. Серебро в воде и небе, и песня БГ про звезду Аделаиду. Старый архитектор с бородкой и палкой на лавочке, медленно рассказывающий мне историю домов. Бритые юноши в розово-салатовых одеяниях, проповедующие первичность сознания и вторичность бытия.
Питер любил меня как умел. Лечил мою печаль, но хитро, не до конца, а так, чтоб она сделалась светла. И потом, одним воспоминанием о себе сером и высоком, тянул в свое небо, где кончаются люди и начинается вечность. И в юной моей бездомности и тревоге появлялся смысл.
И потом, когда во втором семестре я читала Федора Михайловича, я уже знала, что это не просто литература - это еще и моя жизнь. И если со мной что-то будет не так - я знала, куда мне поехать.
Столько лет прошло, а со мной и сейчас что-то не так. Возможно, как и со всяким другим человеком. А скорей всего, если ты человек, то по-другому и не бывает.
И я сижу в кафе на Сенной и слушаю, как два юных бледных задохлика говорят о царях.
И иду вдоль Мойки, и разглядываю эти питерские серые глаза людей, идущих навстречу, внимательные и отстраненные одновременно. И разглядываю острый воздух, пробирающий до печёнок и пахнущий речной водой. Мне есть, куда поехать, когда со мной что-то не так. И это уже неплохо.
Я отношусь к нему как к человеку, потому что, тогда, в 17 лет, у меня там никого не было, кроме него самого.
Мне нравится с ним здороваться, выходя из поезда, называть человеческим именем и прислушиваться к ответу в порывах ветра.
Я клянусь, между нами чувство.
Конечно, я для него не родные питерцы, эти внимательные, благородные, обособленные люди, как бы отгороженные от тебя невидимой кружевной оградой, за которой они бытийствуют в своих муаровых мирах, эти породистые люди, называющие себя снобами и нищебродами, слегка как бы подзастывшие, сроднившиеся с городским дождем и грустью, рисующие об этом смешные стильные картинки, играющие джаз, рок, панк как бы изнутри, из смысла, хиппующие, митькующие, умеющие и пить до утра, и жить на 200 рублей в день, и читать просто везде назло врагам свои умные питерские книги.
Мне никогда не дотянуться до их высоты, да я уже и не пытаюсь. Но мне хочется думать, что город по мне скучает.
И пусть не только по мне - это даже лучше, что у него такое большое сердце.
Особенно мне нравится думать, что он дружелюбен к юным - холеным и благополучным, а еще больше - к одиноким и обломавшимся, таким, как я когда-то, когда закурила и уехала к нему в первый раз.
2019

Давай мы с тобою придумаем так,
Запишем такое в тетрадь:
Прозрачные звери живут в городах,
Приходят к реке ночевать.
Идут они тихие по городам,
Их поступь немного видна.
И знает, наверное, только Адам
Секретные их имена.

Мы знаем с тобою, что в нас как в цветах
Живет золотая звезда,
И что эти звери живут в городах -
Мы знали об этом всегда.
И что через ветки и ветер и свет
Так ходит по душам весна.
По длинным холмам человеческих лет -
И поступь немного видна.

Сквозь добрые мысли и злые дела,
Сквозь воздух забытого сна,
Куда б их судьба за собой ни вела,
Их поступь немного видна.
Но если б однажды они бы прошли
Сквозь нашу сердечную боль -
Куда б они делись, куда бы пошли -
О том меня думать уволь.
7.10.22